– А что произошло с Мерседес? С настоящей Мерседес? – спрашиваю я.

Покачивающиеся за спиной Алекса рюкзаки замирают.

– Я не знаю. Пришло сообщение о ее гибели, вот и все.

– А где она погибла?

– Вроде бы где-то в Македонии. Маленький городишко рядом с албанской границей. Подробностей пока нет и документального подтверждения ее гибели тоже. Но знаете, – Алекс оборачивается ко мне. – Лучше бы она погибла. Потому что если она не погибла… И все, что мы видели на стенах, – правда… Я больше не хотел бы встретиться с ней лицом клипу. Мерседес – это Мерседес.

В голосе Спасителя мира звучат нотки невольного восхищения, существующего независимо от нас, но являющегося постоянным спутником разговоров о Мерседес. Так же думаю о Мерседес и я, и в этом мы с Алексом похожи.

Мерседес – это Мерседес.

…Тишину мертвой, пустой квартиры взрывает трель звонка. Звонят в дверь: настойчиво, долго, без перерывов. Так может звонить сосед снизу, в случае если его затопило или прорвало трубу между этажами. Так может звонить Ширли, так она и звонила в то время, когда я пялилась на монитор в прихожей, прокручивая пленку, полную визитов из прошлого. Алексу неизвестны тонкости местной жизни, я же (хоть и совсем немного) посвящена в них. Но все равно вздрагиваю и хватаю Алекса за руку.

– Кто это может быть? – спрашиваю я шепотом.

– Уж точно не Мерседес. Она бы открыла дверь ключом. Или подождала бы нас снаружи. Но звонить в собственную квартиру она бы не стала. Это противоречит логике.

Это противоречит логике, тут Алекс прав. Звонок можно расценивать как предупреждение об опасности, а тот, кто сам опасен, никогда не будет предупреждать об опасности других. Тем более врагов, готовых его разоблачить.

– Смотрите, Сашa! – Алекс указывает на монитор, но я и без того уже вижу, что происходит за дверью. Кто стоит за ней.

Женщина.

Но не Мерседес, какой я представляла ее себе все это время. И не Ширли, что было бы настоящим спасением, что сразу бы перевело нашу с Алексом историю из разряда триллера в разряд водевиля. Очки, закрывающие пол-лица, крупные кольца волос, прямые, почти мужские плечи.

– Вы знаете эту женщину, Алекс?

– Впервые вижу.

– Это не Мерседес?

– Конечно же нет! Не смешите! А вы знаете ее, Сашa?

– Я видела эту бедняжку…

– Почему бедняжку?

– Когда я поднималась сюда, мы вместе ехали в лифте.

– Лифт уже пустили? – Алекс не предпринимает никаких активных действий, ограничившись внимательным разглядыванием женщины на мониторе. – А я поднимался сюда пешком. Отвратительная лестница! С Мерседес она несовместима.

Проклятье, он все еще не может избавиться от призрака великой испанки из Нюрнберга! Или не Нюрнберга, из Каталонии, неважно. Из Лондона, Нью-Йорка, с Тимбукту, с Луны. Откуда бы ни вышла Мерседес, даже из чрева кита, даже из могилы, кишащей червями, – ничто не может умалить ее бесстрастного величия.

– Мы вместе ехали в лифте и успели немного поболтать. Она вышла этажом ниже. Тогда я и подумала про нее – бедняжка. Не слишком красива…

– Отчего же, – равнодушно перебивает меня Алекс. – Она мила. Обыкновенная милая замарашка. Сидит за кассой в магазине или что-то вроде того. Что ей нужно?

– Понятия не имею.

– Может, имеет смысл открыть?

– Может быть.

– Тогда открывайте. Вы ведь уже виделись, а значит – почти знакомы. Скажете, что уходите по делам.

– Глубокой ночью?

– Какая разница? Если вас это смущает, скажите, что отправляетесь в ночной клуб. А лишний человек нам не помешает. Убрать нас при свидетеле будет затруднительнее, чем убрать нас просто так. Вы ведь об этом все время думаете?

– Да, – нехотя сознаюсь я.

– Вот и отлично. Покинем это место большой компанией. Открывайте, Сашa!..

Я подчиняюсь, тем более что ничего необычного в просьбе Алекса нет. На то, чтобы распахнуть дверь, уходит доля секунды.

– Доброй ночи, – произносит женщина, и в то же мгновение я чувствую, как что-то холодное упирается мне в спину. – Доброй ночи, Сашa.

– Откуда вы… знаете мое имя? – Штырь в спине беспокоит меня гораздо больше, чем волчья улыбка женщины. Чем то, что она назвала меня по имени.

На ней все тот же газовый шарф, тот же пиджак пастельных тонов, та же блузка. Но теперь они не кажутся мне органичными, они достались женщине явно с чужого плеча, как я не заметила этого раньше? Как я не заметила, что в ней есть что-то неестественное? Неправильное, непропорциональное?

– Ваше имя! Еще бы его не знать. – Она по-прежнему скалится, тесня меня в квартиру. – Оно доставило нам много неприятностей, ваше имя! Вернее, даже оба имени – старое и новое.

И, оттеснив на приличное расстояние, захлопывает дверь.

– Доброй ночи! Или лучше сказать – салуд, маравильоса?

– Не делайте глупостей, Сашa! – слышу я над своим ухом прерывающийся и почти нежный шепот Алекса. – Иначе мне придется пристрелить вас прямо сейчас. Вы ведь не хотите отправиться на тот свет раньше времени?

Ослепительно белой вершины, на которую я поднималась столько раз, больше не существует. Она разрушена, каменные глыбы срываются с высоты и падают, падают, падают, погребая меня под собой. Острая физическая боль и опустошенность – вот и все, что я испытываю.

– Что происходит, Алекс? – жалобно спрашиваю я.

прекрасно понимая, что ничего хорошего не происходит. А дальше будет только хуже.

Я поворачиваюсь и наконец-то вижу его. Vip-персону, знаменитого галериста и теоретика современного искусства. Advice-giver. Спасителя мира с чертовски красивыми глазами. Его глаза красивы и сейчас. Сейчас – еще более чем когда либо раньше. Они полны умиротворения. Покоя. Радости от хорошо проделанной работы. Плечи Алекса больше не отягощены рюкзаками, а в руке поблескивает пистолет.

– Думаю, нам стоит присесть. Пойдемте в комнату, Сашa. Еще никто не предлагал мне присесть под дулом пистолета.

– Так он заряжен? – задаю я наивный вопрос только для того, чтобы оттянуть наступление необратимого.

– Хотите проверить?

– Нет.

– Кто это? – Я киваю в сторону черноволосой фурии, сопровождающей нас в зал. – Мерседес?

– Не совсем. Хотя этот человек тоже вам знаком.

Не выпуская меня из поля зрения, Алекс говорит женщине тоном, больше похожим на приказ:

– Пойди, переоденься.

– О'кей. До смерти надоели эти тряпки…

Она ведет себя так, как будто бывала в этой квартире неоднократно. Она безошибочно находит путь в спальню и скрывается за ее дверями.

– Присаживайтесь, Сашa.

Алекс добродушно похлопывает по спинке кресла, приглашая меня присесть. Если бы не пистолет, все выглядело бы обыкновенным полудомашним флиртом, Une Femme 50 в гостях у Un Homme 51 , что может быть непритязательнее? Дождавшись, когда я опущусь в кресло, Алекс садится на диван, все так же поигрывая подслеповатым пистолетным дулом.

– У вас наверняка множество вопросов?

– Что-то типа того. – Губы не слушаются меня, мысли разбегаются.

– Вы можете задать любой. И обещаю, получите исчерпывающий ответ. Вы это заслужили. Вы заслужили правду. И узнаете ее прежде, чем…

– Прежде чем умру?

– Вы и правда умница. Начнем?

– Что такое капоэйра? – Неужели с моих слетело именно это? Так и есть! Я как будто вижу себя со стороны – обездвиженную, заиндевевшую, притихшую в ожидании необратимого. Оттянуть его надолго не удастся.

Алекс смеется. Хохочет. Его позабавил мой вопрос, но он готов ответить.

– Почему вы спрашиваете об этом?

– Плакат на стене. Он давно не давал мне покоя.

– Не могу сказать точно, но капоэйра – это один из видов боевого искусства. Кажется, бразильского. Они совместили его с танцем. Они это умеют.

Танец. Самба, румба, пасадобль. Прекрасная, как яблоко, Мерседес, была танцовщицей. Но это другая Мерседес…